Home

       У древних индусов было изречение, гласившее: “Знающий, на что распадается время, знает всё”.

       Владыка Времени по-санскритски именуется Кала. Он и разрушает и созидает. Яма, властелин смерти, хотя и могуществен, но не так, как Кала, ибо “пока не пришло время, Яма не властен”. Мгновения, пролетающие мимо нас, унося длинной вереницей в прошлое всё сущее, суть атомы Времени, сыновья Калы. Годы слагаются в столетия, столетия в циклы, циклы становятся вечностью; но всеми ими правит Время, ибо все они лишь его частицы.

       Да, уже столь много веков я наблюдаю время, незримое само по себе, но рисующее картины в своём магическом зеркале! Когда я увидел скользкий след змея на священном Острове Судьбы, я не знал Времени, поскольку полагал, что грядущий миг отличается от того, в котором живу я, и оба они отличаются от прошедших мгновений. Не знал я тогда и того, что этот змей, вместо витания в эфире вечности, жил в грубейшей форме материи. Я не понимал тогда, что сияние Алмаза на горе было вечным светом самой Истины, по-детски воображая, что она имеет начало.

       Вслед за трагедией в храме, чьей жертвой я стал, — сражённый секирой первосвященника, — последовала другая, о которой я узнал вскоре, когда, освободившись от своего тела, беседовал в духе со своим другом — странствующим монахом. Он поведал мне, что на следующий день первосвященник, оправившись после ужасного события, направился в храм, где на полу всё ещё оставались пятна моей крови. Целью его прихода было выиграть время для размышления над новыми планами удержания народа в своей власти, которая было ослабла с угасанием и исчезновением горного Алмаза.

       Размышления привели его к мысли найти замену прекрасному камню, но, после того как он некоторое время предавался мечтам об этом, взгляд его неожиданно привлекло удивительное зрелище. На подиуме, откуда он схватил секиру, лишившую меня жизни, он заметил облачко, казавшееся струйкой пара, поднимавшейся с пола. Приблизившись, он увидел, что моя кровь каким-то непостижимым образом смешалась с тем, что осталось от пятен рептилии, чью смерть я призвал. Отсюда-то и исходил пар, оседавший на подставку. И вдруг в центре облачка, к своему изумлению, он заметил медленно растущий светящийся камень, чьё сияние заполнило пространство вокруг.

       — Вот и снова Алмаз! — вскричал он. — Я дождусь и увижу, как он полностью восстановится, и тогда победа будет за мной. То, что казалось убийством, станет чудом.

       Лишь только он произнёс последнее слово, облачко исчезло, впитав всю мою кровь, и сияние камня исполнило его радостью.

       Протянув руки, он схватил его с подиума, но в тот же миг лицо его исказил ужас. Напрасно пытался он оторвать или бросить камень: он, казалось, прилип к его руке. Камень уменьшался, пронзая его ужасными болями. Другие жрецы, поднявшиеся вслед за ним, чтобы вымыть зал, застыли у дверей. Лицо первосвященника было обращено к ним, а тело его испускало поток красного мерцающего света, наполнившего сердца их страхом так, что они не в силах были пошевелиться или заговорить. Это длилось недолго, — пока камень не исчез с его руки полностью, — и тогда тело первосвященника распалось на тысячи частиц, а его отвратительная душа, стеная, унеслась в пространство, сопровождаемая демоническими формами. Алмаз оказался лишь иллюзией, то была моя кровь, “восставшая из земли”, принявшая форму Алмаза в ответ на мысли и честолюбивые желания первосвященника.

       — Идём же, — сказал мне монах, — идём же со мной на вершину.

       Мы поднялись на гору в молчании, и уже на вершине он повернулся, испытующе взглянув на меня, и под его взглядом я вскоре почувствовал, что как бы смотрю на экран, скрывающий что-то от моего взора. Гора и монах исчезли, а вместо них я увидел у своих ног город. Теперь я стоял на внутренней башне очень высокого здания. То был древний храм, возвышавшийся над городом магов. Неподалеку стоял высокий мужчина благородной наружности. Я знал, что это мой монах, но как же он преобразился! А рядом с ним стоял юноша, от которого ко мне, казалось, тянулся стебелёк света, мягкий, но ясный, тонкий, но чётко различимый. Я понял, что это был я. Обращаясь к монаху, я спросил:

       — Что это и почему это так?

       — Это прошлое и настоящее, — ответил он, — а ты — будущее.

       — А он? — спросил я, указывая на юношу.

       — Это ты сам.

       — Но как же я могу видеть всё это? Что удерживает на месте этот образ?

       — Это Магическое Зеркало Времени. Оно хранит для тебя твой образ, вечно скрывая его. Взгляни вокруг и вверх.

       Повинуясь его словам, я обратил взор на город, раскинувшийся внизу, а затем поднял глаза вверх. Вначале я не увидел ничего кроме неба и звёзд. Но затем, как бы из эфира, появилась поверхность, через которую всё ещё просвечивали звёзды, а вскоре, когда взгляд мой стал пристальнее, она стала столь явной, что, казалось, её можно было потрогать, звезды же исчезли, и всё же инстинктивно я чувствовал, что если мысли мои отклонятся хоть на миг, я вновь увижу лишь небо. Итак, я оставался предельно внимательным. Постепенно на поверхности в воздухе стали проявляться картины — сам город и его жители во всём многоцветии красок жизни. Приглушённый гам лился сверху, будто там и действительно жили люди. Видение задрожало и исчезло, на смену ему возникло новое — желания и мысли тех, кто жил внизу. Здесь не было событий реальной жизни, лишь изумительные образы, порождённые мыслями: живые радуги, мерцающие драгоценные камни, прозрачные кристаллы. Но вскоре тёмная зловещая лента змеей проползла по ослепительному видению, оставляя после себя то здесь, то там чёрные пятна и полосы. И вновь я услышал мягкий, проникновенный голос монаха:

       — Зеркало Времени исчезает: жажда власти, страсти; ревность, тщеславие искажают его. Скоро оно потухнет. Смотри.

       И я смотрел и видел, как на зеркальной поверхности предо мной проходили столетия. Всё великолепие исчезло. Остался лишь грязный фон с отталкивающими, тёмными контурами событий, вечных спутников раздора и жадности. Кое-где виделись слабые всполохи и полосы света — добрые дела и помыслы тех, кто ещё оставался духовен. И тут у меня возникла неожиданная мысль: “Так что же это за зеркало?”

       — Когда ты снова придёшь, родившись на земле, его будут называть астральным светом, — произнёс голос монаха.

       И вдруг мощный звук мерного шага наполнил пространство. Воздушный экран, казалось, затрепетал, вещество его. если оно и было, сжалось. Словно, какая-то внешняя сила вторглась в него, движения его стали беспорядочными, и — внезапно на небе снова засияли звёзды, я же оказался в духе на горе, где когда-то был Алмаз. Поблизости не было ни единого живого существа, лишь из дальних миров донёсся голос:

       “Слушай поступь Грядущего”.