Альфред Хейдок
Кого видели моя мать и сестра?
— Раньше Троицын день был известен на Украине, а также на значительной территории Руси как день, когда с особой силой проявляется окружающий нас невидимый мир. В некоторых местностях так и звали его — Русалочный день. Это понятно — в это время вся Природа наполнена силами жизни, все цветет, наливается, размножается, благоухает и радуется бытию. Как никогда, в это время с особой силою ощущается в Природе любовь, напоминающая о единстве всего сущего, зовущая всех к сближению, слиянию. Может быть, именно этот зов заставляет обычно не видимых нами собратьев и сестер проявляться на краткий миг, чтоб улыбнуться нам и исчезнуть.
Так рассказал мне старый друг, с которым мы проработали несколько лет.
— Мою мать, когда она была девушкой, высватали в соседнюю деревню верст за шесть от родного села. Как-то в праздничный день захотелось ей навестить родителей.
Я в то время еще пешком под стол не мог ходить — совсем маленький был. Меня мать взяла на руки, а сестренку — под руку и пошли. Как стали подходить к родному селу, вспомнила мать, что незачем по большаку идти и потом сворачивать на деревенскую улицу, когда можно знакомой тропой пройти к задворкам и огороду родной хаты.
Свернули и пошли.
День был погожий. Солнышко, ветерок по нивам волнами прокатывался. Ну, цветочки там и все прочее — благоухает. И, как рассказала мне потом мать, когда я подрос, — хорошо, радостно было у нее на душе. И тут она заметила, что не одна она с детьми идет — три девушки неподалеку тоже в том же вроде направлении движутся. Рубахи на них белые, вышитые.
В волосах цветочки, как было в обычае у украинских девушек того времени. Сами веселые, улыбчатые, приплясывают, с места на место перебегают. Только одну странность стала у них замечать мать: от них — ни звука!
И трава под ногами, и стебли покрупнее не шуршат о подол рубахи, когда проходят они, и даже как бы не сгибаются цветочки под ногами. И стала она над этим задумываться, но не успела что-либо надумать, как завидела свою мать на огороде. И она в радостях чуть ли не бегом пустилась к матери, чтоб скорее обнять родную.
Обнялись, расцеловались. И тут бабушка спрашивает мою маму:
— Как же ты, доченька, не побоялась идти этой тропой?
— А чего же мне бояться?
— Да ведь сегодня Троицын день!
Тут моя мама ахнула и чуть не упала со страху. Она поняла, что те девушки были не из плоти и крови, а — русалки.
Свое повествование мой старый друг закончил следующими словами.
— Когда я в той интеллигентной среде, в которой мне пришлось вращаться и работать почти всю жизнь, рассказывал про этот случай с моей матерью, то восторга ни в ком не вызывал, а только пожимание плечами и переглядывание друг с другом. А один сердобольный приятель шепотом на ухо сказал, что нынешние ученые все такие рассказы считают суевериями, баснями, выдумками и поэтому лучше о таких вещах не говорить.
А я так думаю — если уж эти ученые все так хорошо знают, то пусть мне объяснят, кого видели моя мать и сестра.
У них, ученых, для таких объяснений всегда припасено одно слово, на которое все и валят, — галлюцинация.
Но тогда я им скажу, что они сами для меня тоже галлюцинация.